Вопрос 18 Неопозитивистская программа эмпирического обоснования научного знания

Одновременно начался переход философии к анализу языка науки вообще. Неклассическая философия, как мы видели, отказывается от понятия “разума вообще”, “чистого разума” и т. д. Поэтому философия науки в поисках прочной и вполне “позитивной” опоры для исследования начинается с признания простого и совершенно очевидного факта: аксиома есть просто исходное утверждение, т. е. некоторое предложение, языковое или знаковое выражение, из которого затем выводятся следствия – т. е. другие предложения. Иначе говоря, аксиомы – это просто исходные формулы, т. е. соединение вообще говоря совершенно произвольных знаков по установленным логикой и математикой правилам. Исходная философская идея неопозитивизма, как формы аналитической философии, состоит в том, что математика – это язык науки, следовательно, не знание о мире, но просто система искусственных знаков, которые используются для упорядочивания эмпирического, фактического знания о реальном мире. Собственно знание о мире, о реальности имеет сугубо эмпирическое происхождение. Неопозитивизм, согласно формуле представителя “Венского кружка” Р. Карнапа, может быть выражен одним принципом: не существует априорного и в то же время синтетического знания. Науки изучают реальный мир путём опыта. Философия занимается анализом языка, как инструмента науки в целях его совершенствования и создания идеального языка науки. Философия, таким образом, существует для того, чтобы помогать науке в её развитии. Никакого самостоятельного познания мира она не даёт. Цель философии – “прояснение мыслей” учёного, логической структуры науки, устранение неточности, многозначности, противоречивости терминов. Каждый символ тогда займёт своё место и будет иметь точно определённую функцию внутри единой системы, точно описывающей установленные факты. На этой основе можно точно отделить научное знание от ненаучного (проблема демаркации) и, наконец, свести всё научное знание в конечном счёте к констатации элементарных и совершенно несомненных фактов опыта. На этом пути неопозитивисты создали современную логику и методологию науки, модели научного знания, показали его логическое строение, изучили его формы и методы, разработали принципы верификации и фальсификации.

Неопозитивистская программа породила большие ожидания и надежды, в 20–30-е гг. XX в. она интенсивно осуществлялась, и были получены многообещающие результаты. Однако вскоре начались разочарования. В 60-х гг. в западной философии уже было общепризнано, что неопозитивистская программа в собственно философском отношении потерпела неудачу. Логический эмпиризм в результате внешней критики и внутренней самокритики постепенно сошёл со сцены и трансформировался в новую форму аналитической философии – лингвистический анализ, а также в критический рационализм и историческую школу в философии науки.

Самоотрицание и разложение неопозитивизма было обусловлено тем, что он, при всей своей ориентации на науку, не соответствовал реальной практике научного исследования, настоящей науке в отличие от её упрощённой позитивистской, аналитической модели. В конечном итоге выяснилось, что никаких “чистых” фактов, независимых ни от какой теории, не существует. Идея чистого опыта оказалась не более состоятельной, чем идея “чистого разума”. Углубление в структуру факта привело к отказу от первоначального замысла неопозитивизма. Его дальнейшее развитие пошло по пути исследования диалектики (взаимозависимости) теории и опыта. Это исследование в свою очередь неизбежно привело к изучению реальной истории науки.

Создатель критического рационализма К. Поппер в 1959 г. предложил заняться исследованием исторического развития науки, а не формальным логико-математическим моделированием одного лишь её современного состояния. Он заменил жёсткое противопоставление “истинное – ложное”, “факт – теория” динамическим представлением о “живучести” теорий, об их борьбе за “выживание” и об их постоянной “фальсификации”, совершенствовании, “реформировании”. Научная теория тем лучше, чем больше у неё таких следствий, которые можно критиковать, проверять, опровергать. Все теории – не более, чем временные гипотезы, более или менее правдоподобные (пробабилизм). Поппер создал также теорию “открытого” общества, которое он противопоставил “тоталитарному” (прежде всего – коммунистическому) обществу, лжепророки которого – Платон, Гегель, Маркс. Лишь открытое общество обеспечивает возможность свободной проверки всех теорий-гипотез и тем самым – реформ и прогресса.

Выяснилось, далее, что содержание науки, как фактов, так и теорий, зависит и от других, вненаучных форм деятельности людей (спор интернализма и экстернализма). Наука всегда существует в контексте культуры, общества, истории и зависит от экономики, политики, искусства, религии и т. п. Причём эта связь науки с “окружающей средой” не носит чисто внешнего характера, а затрагивает саму суть науки, её существенное содержание, её основные идеи. Выяснилось также, что элиминировать метафизику не удаётся, более того – её существование и развитие необходимо для плодотворного развития самой науки. Благодаря осознанию этих обстоятельств неопозитивизм трансформировался в постпозитивизм – исследование реального исторического развития науки в контексте общественной жизни, культуры в целом. Современная философия науки в лице Т. Куна, И. Лакатоса, П. Файерабенда и других перешла по преимуществу на позиции социо-культурологического релятивизма и “анархизма” в философии науки.

Кроме этого, разложение или трансформация неопозитивизма была обусловлена самой внутренней логикой философского эмпиризма. Несоответствие неопозитивизма принципу эмпиризма и стремление именно к предельно последовательному эмпиризму в философии привело одного из классиков “логического позитивизма” Л. Витгенштейна к созданию философии лингвистического анализа, история которого начинается в 1953 г., с опубликования его “Философских исследований”. Эта версия аналитической философии и принципа эмпиризма доминирует сегодня в англоязычной литературе. Лингвистический анализ, как и неопозитивизм, считает язык предметом философии. Но он создаёт новую концепцию значения языковых выражений. На место логико-математической, формальной и верификационной концепции значения он ставит функциональную, или игровую, теорию значения. Нет никакой иной логики, кроме логики игры, которая имеет не идеально-нормативный, принудительный и общезначимый, но чисто эмпирический, ситуационный характер. Нет никакого иного значения слов, знаков и прочих языковых выражений, кроме “живого”, ситуационного, коммуникативного. Значение слова есть его использование в языке. Невозможно и не нужно подчинять живой язык выдуманной, искусственной норме. “Норма” – это попытка каких-то реальных носителей языка подчинить себе других носителей. Это – выражение насилия, тоталитарных властных тенденций. “Логика” или “наука” – это лишь две из множества равноправных языковых игр. Её правила имеют силу лишь для тех, кто согласился играть в эту игру, принял её правила. А вообще, нормой следует признать всё, что делается в языковых практиках. Язык – не зеркало и не фотоплёнка, а “сумка с инструментами” в житейской практике. Язык, собственно, и есть главная реальность. Мы живём, чувствуем и мыслим лишь “внутри” языка, посредством него, благодаря ему – он есть настоящая стихия, первоначало, архэ, а мы, как отдельные индивиды, сознающие свои чувства и мысли, – лишь модусы этой языковой субстанции. В стихии языка растворяется и умирает “субъект” классической философии и его “чистый разум”. Аналитическая философия, продолжая линию эмпиризма и начав с анализа науки и идеала абсолютной строгости, пришла к полному отказу от всякого обоснования науки и наделения её каким-то особым, привилегированным статусом. Она призывает изучать обыденный язык во всём многообразии речевых актов и в его отношении к обыденному “жизненному миру” (П. Стросон, Дж. Остин).

 

В 30—40-е годы Л. н. п. интенсивно разрабатывалась в рамках философии неопозитивизма, сделавшей логический анализ языка науки основным средством борьбы с «дурной метафизикой» и порождаемыми ею «псевдопроблемами». Неопозитивизм принял идею о безоговорочной применимости математической (современной) логики не только к дедуктивным наукам, но и к опытному знанию и резко противопоставил свою «логику науки» традиционному философскому и методологическому анализу познания. Претенциозная неопозитивистская программа сведения философии науки к логическому анализу ее языка потерпела крах. Причина его не в принципиальной неприменимости современной логики к опытному знанию, а в порочных философcко-методологических установках, связанных с фетишизацией формальных аспектов познания, абсолютизацией языка и формальной логикой. Особенности неопозитивистской методологии — изоляционизм, отказ от исследования научного знания в динамике, наивный индуктивизм, эмпирический фундаментализм и редукционизм — фатальным образом сказались не только на самой этой методологии, но и на направляемом ею логическом анализе научного знания. Неудачными оказались, в частности, попытки чисто формальными средствами охарактеризовать индукцию, определить понятие естественнонаучного закона, диспозиционного предиката, объяснения, контрфактического высказывания, осуществить сведение теоретических терминов к эмпирическим и др. Неопозитивистское расширительное истолкование возможностей Л. н. п. было преодолено только в конце 50-х - начале 60-х годов, когда стало очевидно, что задачи, которые выдвигались перед нею неопозитивизмом, плохо поставлены и не имеют решения. Борьба неопозитивизма против «псевдопроблем» традиционной философии и теории познания во многом вылилась в бесплодные дискуссии по поводу псевдопроблем самой неопозитивистской логики науки.

 

Для познавательной ситуации, сложившейся в первой половине XX в., характерно высвобождение из-под давления общей философско-мировоззренческой схемы рационализма эмпирического момента, а также предельное его заострение. Конечно, выдвижение во главу угла чистой эмпирии вовсе не означает здесь апелляции к "фактам самим по себе". Ведь, как известно, неопозитивистский эмпиризм был "логическим" в отличие, скажем, от некоторых предшествовавших вариантов "психологического" эмпиризма. Самое важное здесь другое: то, что эмпиризм первой половины XX в. становится в отличие от предшествовавшего "рационалистического" выразителем методологического самосознания науки, претендующей на "непредубежденный", свободный от каких- либо "метафизических" предрассудков, от каких бы то ни было философских воздействий взгляд на мир, от всех вненаучных воздействий и влияний. Средством такого освобождения и одновременно его обоснованием выступает эмпирическое обоснование науки.

Несмотря на все модификации неопозитивистской программы, сам принцип эмпирического обоснования науки, предполагающий возможность вычленения самостоятельной и независимой - эмпирической инстанции обоснования истинности научных суждений, оставался неприкосновенным. При последовательном проведении этого принципа обнаруживался ряд следствий, позднее поставленных под сомнение как самим развитием неопозитивистской/32/ программы, так и криптой ее извне. Важнейшие из этих следствий - тезис о несоизмеримости контекста наблюдения (эмпирического, при соблюдении необходимых условий) с контекстом интерпретации, предполагающим и внешние, "метафизические" факторы, а также о несоизмеримости контекста обоснования (эмпирического) с контекстом открытия, также включающим внешние, т. е. социальные, психологические и иные факторы.

Основные допущения и абстракции, лежащие в основе неопозитивистской схемы развития науки и ее структуры, подверглись критике исследователей различных направлений, как со стороны представителей антисциентистской тенденции (экзистенциализма, герменевтики и т.п.), так и со стороны представителей тех философских направлений, которые можно отнести к сциентистским. Наиболее решительный пересмотр основных "догм эмпиризма": представлений о дихотомии синтетических (опытных, эмпирических) и аналитических (теоретических) суждений и представлений о сводимости теоретических предложений языка науки к эмпирическим, тезис об их функциональной взаимозависимости[32] подготовили почву для следующего этапа эволюции позитивистской программы, характерным моментом которой было то, что мы называем здесь "рационализацией" (теоретизацией) или, точнее было бы сказать, "ре-рационализацией" эмпирического.

Переосмысление неопозитивистской программы, произведенное постпозитивистскими направлениями современной буржуазной философии науки, шло в русле, намеченном К. Поппером[33], или, во всяком случае, было во многом стимулировано попперовской критикой и попперовскими сомнениями, но вписывалось в еще более широкие социальные и культурно-исторические контексты. Это переосмысление предполагает, во-первых, отказ от опоры на узко понимаемую эмпирию и признание значимости теоретического контекста, общих мыслительных схем, той или иной "картины мира" - короче, постановку вопроса о вненаучных, внелогических основаниях внутринаучной рациональности; во-вторых, заставляет/33/отказаться от статического подхода к анализу научного знания и обратить внимание на исторический контекст его возникновения и развития, на его некумулятивистскую динамику; в-третьих, делает необходимой смену концептуальных опор и переход от анализа, проводимого в рамках чисто логических - индуктивных и дедуктивных - связей внутри теории, к исследованию многоуровневых взаимодействий между самим научным знанием и социальным, культурным контекстом его функционирования и изменения. Вследствие этого рушатся и неопозитивистские барьеры между контекстами наблюдения и интерпретации, обоснования и открытия: наблюдение не может быть оторвано от интерпретации (ибо только в контексте той или иной заданной социально-культурным фоном картины мира можно вообще наблюдать - т. е. видеть и воспринимать что-либо), а обоснование не отделено китайской стеной от открытия (ибо контекст весьма разноплановых взаимосвязей, создающих структуру обоснования, создает одновременно и возможности, и предпосылки открытия нового знания)[34].