Одновременно начался переход философии к анализу языка
науки вообще. Неклассическая философия, как мы видели, отказывается от
понятия “разума вообще”, “чистого разума” и т. д. Поэтому философия
науки в поисках прочной и вполне “позитивной” опоры для исследования
начинается с признания простого и совершенно очевидного факта: аксиома есть
просто исходное утверждение, т. е. некоторое предложение,
языковое или знаковое выражение, из которого затем выводятся следствия –
т. е. другие предложения. Иначе говоря, аксиомы – это просто
исходные формулы, т. е. соединение вообще говоря совершенно
произвольных знаков по установленным логикой и математикой правилам.
Исходная философская идея неопозитивизма, как формы аналитической
философии, состоит в том, что математика – это язык науки, следовательно,
не знание о мире, но просто система искусственных знаков, которые используются
для упорядочивания эмпирического, фактического знания о реальном мире.
Собственно знание о мире, о реальности имеет сугубо эмпирическое
происхождение. Неопозитивизм, согласно формуле представителя “Венского кружка” Р. Карнапа,
может быть выражен одним принципом: не существует априорного и в то же время
синтетического знания. Науки изучают реальный мир путём опыта. Философия
занимается анализом языка, как инструмента науки в целях его совершенствования
и создания идеального языка науки. Философия, таким образом,
существует для того, чтобы помогать науке в её развитии. Никакого
самостоятельного познания мира она не даёт. Цель философии – “прояснение
мыслей” учёного, логической структуры науки, устранение неточности,
многозначности, противоречивости терминов. Каждый символ тогда займёт своё
место и будет иметь точно определённую функцию внутри единой системы, точно
описывающей установленные факты. На этой основе можно точно отделить
научное знание от ненаучного (проблема демаркации) и,
наконец, свести всё научное знание в конечном счёте к констатации элементарных
и совершенно несомненных фактов опыта. На этом пути неопозитивисты создали
современную логику и методологию науки, модели научного знания,
показали его логическое строение, изучили его формы и методы, разработали принципы
верификации и фальсификации.
Неопозитивистская программа породила большие ожидания и
надежды, в 20–30-е гг. XX в. она интенсивно осуществлялась, и были получены
многообещающие результаты. Однако вскоре начались разочарования. В 60-х гг. в
западной философии уже было общепризнано, что неопозитивистская программа в
собственно философском отношении потерпела неудачу. Логический эмпиризм
в результате внешней критики и внутренней самокритики постепенно сошёл со сцены
и трансформировался в новую форму аналитической философии – лингвистический
анализ, а также в критический рационализм и историческую
школу в философии науки.
Самоотрицание и разложение неопозитивизма было обусловлено
тем, что он, при всей своей ориентации на науку, не соответствовал реальной
практике научного исследования, настоящей науке в отличие от её упрощённой
позитивистской, аналитической модели. В конечном итоге выяснилось, что никаких “чистых”
фактов, независимых ни от какой теории, не существует. Идея чистого опыта
оказалась не более состоятельной, чем идея “чистого разума”. Углубление в
структуру факта привело к отказу от первоначального замысла неопозитивизма. Его
дальнейшее развитие пошло по пути исследования диалектики (взаимозависимости)
теории и опыта. Это исследование в свою очередь неизбежно привело к
изучению реальной истории науки.
Создатель критического рационализма К. Поппер
в 1959 г. предложил заняться исследованием исторического развития науки, а не
формальным логико-математическим моделированием одного лишь её современного
состояния. Он заменил жёсткое противопоставление “истинное – ложное”, “факт –
теория” динамическим представлением о “живучести” теорий, об их борьбе за
“выживание” и об их постоянной “фальсификации”, совершенствовании,
“реформировании”. Научная теория тем лучше, чем больше у неё таких следствий,
которые можно критиковать, проверять, опровергать. Все теории – не более, чем
временные гипотезы, более или менее правдоподобные (пробабилизм).
Поппер создал также теорию “открытого” общества, которое он
противопоставил “тоталитарному” (прежде всего –
коммунистическому) обществу, лжепророки которого – Платон, Гегель, Маркс. Лишь
открытое общество обеспечивает возможность свободной проверки всех
теорий-гипотез и тем самым – реформ и прогресса.
Выяснилось, далее, что содержание науки, как фактов, так и
теорий, зависит и от других, вненаучных форм деятельности людей (спор интернализма
и экстернализма). Наука всегда существует в контексте культуры,
общества, истории и зависит от экономики, политики, искусства, религии и
т. п. Причём эта связь науки с “окружающей средой” не носит чисто внешнего
характера, а затрагивает саму суть науки, её существенное содержание, её основные
идеи. Выяснилось также, что элиминировать метафизику не удаётся, более того –
её существование и развитие необходимо для плодотворного развития самой науки.
Благодаря осознанию этих обстоятельств неопозитивизм трансформировался в постпозитивизм
– исследование реального исторического развития науки в контексте общественной
жизни, культуры в целом. Современная философия науки в лице Т. Куна,
И. Лакатоса, П. Файерабенда и других
перешла по преимуществу на позиции социо-культурологического релятивизма
и “анархизма” в философии науки.
Кроме этого, разложение или трансформация неопозитивизма
была обусловлена самой внутренней логикой философского эмпиризма.
Несоответствие неопозитивизма принципу эмпиризма и стремление именно к
предельно последовательному эмпиризму в философии привело одного из классиков
“логического позитивизма” Л. Витгенштейна к созданию философии
лингвистического анализа, история которого начинается в 1953 г., с
опубликования его “Философских исследований”. Эта версия аналитической
философии и принципа эмпиризма доминирует сегодня в англоязычной литературе.
Лингвистический анализ, как и неопозитивизм, считает язык предметом
философии. Но он создаёт новую концепцию значения языковых
выражений. На место логико-математической, формальной и верификационной
концепции значения он ставит функциональную, или игровую,
теорию значения. Нет никакой иной логики, кроме логики игры, которая имеет не
идеально-нормативный, принудительный и общезначимый, но чисто эмпирический,
ситуационный характер. Нет никакого иного значения слов, знаков и прочих
языковых выражений, кроме “живого”, ситуационного, коммуникативного. Значение
слова есть его использование в языке. Невозможно и не нужно подчинять
живой язык выдуманной, искусственной норме. “Норма” – это попытка каких-то
реальных носителей языка подчинить себе других носителей. Это – выражение
насилия, тоталитарных властных тенденций. “Логика” или “наука” – это лишь две
из множества равноправных языковых игр. Её правила имеют силу лишь для тех, кто
согласился играть в эту игру, принял её правила. А вообще, нормой следует
признать всё, что делается в языковых практиках. Язык – не
зеркало и не фотоплёнка, а “сумка с инструментами” в житейской практике. Язык,
собственно, и есть главная реальность. Мы живём, чувствуем и мыслим лишь
“внутри” языка, посредством него, благодаря ему – он есть настоящая стихия,
первоначало, архэ, а мы, как отдельные индивиды, сознающие свои чувства и
мысли, – лишь модусы этой языковой субстанции. В стихии языка растворяется и
умирает “субъект” классической философии и его “чистый разум”. Аналитическая
философия, продолжая линию эмпиризма и начав с анализа науки и идеала
абсолютной строгости, пришла к полному отказу от всякого обоснования науки и
наделения её каким-то особым, привилегированным статусом. Она призывает изучать
обыденный язык во всём многообразии речевых актов и в его
отношении к обыденному “жизненному миру” (П. Стросон, Дж. Остин).
В 30—40-е годы Л. н.
п. интенсивно разрабатывалась в рамках философии неопозитивизма, сделавшей логический
анализ языка науки основным средством борьбы с «дурной метафизикой» и
порождаемыми ею «псевдопроблемами». Неопозитивизм принял идею о безоговорочной
применимости математической (современной) логики не только к дедуктивным
наукам, но и к опытному знанию и резко противопоставил свою «логику науки»
традиционному философскому и методологическому анализу познания. Претенциозная
неопозитивистская программа сведения философии науки к логическому анализу ее
языка потерпела крах. Причина его не в принципиальной неприменимости
современной логики к опытному знанию, а в порочных философcко-методологических
установках, связанных с фетишизацией формальных аспектов познания,
абсолютизацией языка и формальной логикой. Особенности неопозитивистской
методологии — изоляционизм, отказ от исследования научного знания в динамике,
наивный индуктивизм, эмпирический фундаментализм и редукционизм — фатальным
образом сказались не только на самой этой методологии, но и на направляемом ею
логическом анализе научного знания. Неудачными оказались, в частности, попытки
чисто формальными средствами охарактеризовать индукцию, определить понятие
естественнонаучного закона, диспозиционного предиката, объяснения,
контрфактического высказывания, осуществить сведение теоретических терминов к
эмпирическим и др. Неопозитивистское расширительное истолкование возможностей
Л. н. п. было преодолено только в конце 50-х - начале 60-х годов, когда стало
очевидно, что задачи, которые выдвигались перед нею неопозитивизмом, плохо
поставлены и не имеют решения. Борьба неопозитивизма против «псевдопроблем»
традиционной философии и теории познания во многом вылилась в бесплодные
дискуссии по поводу псевдопроблем самой неопозитивистской логики науки.
Для познавательной ситуации, сложившейся в первой половине
XX в., характерно высвобождение из-под давления общей
философско-мировоззренческой схемы рационализма эмпирического момента, а также
предельное его заострение. Конечно, выдвижение во главу угла чистой эмпирии
вовсе не означает здесь апелляции к "фактам самим по себе". Ведь, как
известно, неопозитивистский эмпиризм был "логическим" в отличие,
скажем, от некоторых предшествовавших вариантов "психологического" эмпиризма.
Самое важное здесь другое: то, что эмпиризм первой половины XX в. становится в
отличие от предшествовавшего "рационалистического" выразителем
методологического самосознания науки, претендующей на
"непредубежденный", свободный от каких- либо "метафизических"
предрассудков, от каких бы то ни было философских воздействий взгляд на мир, от
всех вненаучных воздействий и влияний. Средством такого освобождения и
одновременно его обоснованием выступает эмпирическое обоснование науки.
Несмотря на все модификации неопозитивистской программы, сам
принцип эмпирического обоснования науки, предполагающий возможность вычленения
самостоятельной и независимой - эмпирической инстанции обоснования истинности
научных суждений, оставался неприкосновенным. При последовательном проведении
этого принципа обнаруживался ряд следствий, позднее поставленных под сомнение
как самим развитием неопозитивистской/32/ программы, так и криптой ее извне.
Важнейшие из этих следствий - тезис о несоизмеримости контекста наблюдения (эмпирического,
при соблюдении необходимых условий) с контекстом интерпретации, предполагающим
и внешние, "метафизические" факторы, а также о несоизмеримости
контекста обоснования (эмпирического) с контекстом открытия, также включающим
внешние, т. е. социальные, психологические и иные факторы.
Основные допущения и абстракции, лежащие в основе
неопозитивистской схемы развития науки и ее структуры, подверглись критике
исследователей различных направлений, как со стороны представителей
антисциентистской тенденции (экзистенциализма, герменевтики и т.п.), так и со
стороны представителей тех философских направлений, которые можно отнести к
сциентистским. Наиболее решительный пересмотр основных "догм
эмпиризма": представлений о дихотомии синтетических (опытных, эмпирических)
и аналитических (теоретических) суждений и представлений о сводимости
теоретических предложений языка науки к эмпирическим, тезис об их
функциональной взаимозависимости[32]
подготовили почву для следующего этапа эволюции позитивистской программы,
характерным моментом которой было то, что мы называем здесь
"рационализацией" (теоретизацией) или, точнее было бы сказать,
"ре-рационализацией" эмпирического.
Переосмысление неопозитивистской программы, произведенное
постпозитивистскими направлениями современной буржуазной философии науки, шло в
русле, намеченном К. Поппером[33],
или, во всяком случае, было во многом стимулировано попперовской критикой и
попперовскими сомнениями, но вписывалось в еще более широкие социальные и
культурно-исторические контексты. Это переосмысление предполагает, во-первых,
отказ от опоры на узко понимаемую эмпирию и признание значимости теоретического
контекста, общих мыслительных схем, той или иной "картины мира" -
короче, постановку вопроса о вненаучных, внелогических основаниях внутринаучной
рациональности; во-вторых, заставляет/33/отказаться от статического подхода к
анализу научного знания и обратить внимание на исторический контекст его
возникновения и развития, на его некумулятивистскую динамику; в-третьих, делает
необходимой смену концептуальных опор и переход от анализа, проводимого в
рамках чисто логических - индуктивных и дедуктивных - связей внутри теории, к
исследованию многоуровневых взаимодействий между самим научным знанием и
социальным, культурным контекстом его функционирования и изменения. Вследствие
этого рушатся и неопозитивистские барьеры между контекстами наблюдения и интерпретации,
обоснования и открытия: наблюдение не может быть оторвано от интерпретации (ибо
только в контексте той или иной заданной социально-культурным фоном картины
мира можно вообще наблюдать - т. е. видеть и воспринимать что-либо), а
обоснование не отделено китайской стеной от открытия (ибо контекст весьма
разноплановых взаимосвязей, создающих структуру обоснования, создает
одновременно и возможности, и предпосылки открытия нового знания)[34].